Ночь неслышно возникла словно в мягких тапочках тихая медсестричка, заботливо поправила подушку, погасила свет. Лишь коридорные лампочки масляными пятнами затекают под дверь, множатся на холодном стекле, споря с ущербной луной и плавя звезды на медяки. Тревожная больничная тишь. Запах отчаяния посильнее хлорки. Я не нужна здесь до утра, мне пора, пора…
В километрах отсюда типовой панельный дом – лифты, этажи. Окна, много окон. В обрамлении штор сцены – комедии, трагедии, фарс. Мои – лишь эти три, на четвертом этаже, сумеречно-уютные. Неустанно зовущие. Вхожу неслышно. Лёнечка склонился над чертежами, водит карандашом, бормочет. По старой привычке теребит мочку уха – значит, озадачен и расстроен. Заглядываю через плечо. Ну Лёнечка, посмотри-ка повнимательней… вот здесь, тут и тут… Он радостно вскидывается, хлопает себя по лбу. Конечно, конечно же, вот где эта треклятая ошибка! Улыбаюсь, легко целую в макушку.
В детской чутко дремлют девочки. У Лизоньки жар, разметалась, дышит тяжело. Наклоняюсь низко, касаюсь губами болезненно раскрасневшейся щечки – забираю лишнее тепло. Подарю его тому смешному лопоухому щенку, что зябнет под лавочкой у подъезда. Спи, моя маленькая, выздоравливай. Рядом, в большом потертом кресле свернулась калачиком Лизонькина мама. Устала. Поправляю пушистый плед, шепчу на ушко "Лизоньке нужна собака… тот симпатяга утром во дворе… знаешь, дорогая, однажды он спасет ей жизнь"
Мягкая живая тишина легонько плещется меж стен квартиры, тикают часы, шуршит Лёнин ловкий карандаш… На полках – книги, много книг. Фотографии. На них – мы все, гораздо моложе, веселее… Яркие отпечатки давно утекших минут. Хочу коснуться собственного лица на пожелтевшем черно-белом снимке – пальцы протекают сквозь стекло и бумагу. Никак не привыкну… кома – это еще не смерть, но, наверное, очень похоже.
Не грустите. Поверьте, те, кто любят вас, никогда не уходят бесследно. Я здесь, я с вами…
(с) из Больничных сказок