Шемякин о Лужкове (с любовью)
Корр.: Как вы отнеслись к ситуации с уходом Лужкова, с Церетели, с памятником Петру? Ко всему, что вокруг этого происходит, какое у вас отношение?
МШ: Вы знаете, очередная позорная история жителей Глуповского города. Иначе не назовешь. Это опять тот же самый Салтыков-Щедрин. Ну, Ресин ведь вроде человек и плешивый, и седой. Ну, постыдись поступать так, как ты поступаешь! Ведь это простительно… ну кому? Я не знаю. Дебилу, может быть, вообще. Но не человеку, который вроде чуть ли не метит в кресло мэра, которого недавно он облизывал с ног до головы и которого тут же на второй день он готов вообще заложить. В желании выслужиться и показать, насколько он противоположен Юрию Михайловичу, тут же попытаться угодить москвичам, выдвигать предложение снести, убрать, перенести памятник Церетели в тот момент, когда сам же он принимал участие в его водружении. Есть его подписи. И все, когда Юрий Михайлович хотел этого Петра водрузить, все его окружение, включая, прежде всего, Ресина, гудело в унисон и твердило, как это прекрасно, как это хорошо и здорово.
Это ведь все очень скверно пахнет. Я не понимаю только, за кого вот эти все люди, власть имущие, принимают российский народ. За кретинов каких-то недоделанных? Ну, ведь народ-то не глуп вообще. Это им кажется с высоты своего кресла, что их окружают какие-то, ну да, бедные, это понятно, но не придурки. Понимаете? И вот это отношение к россиянам меня просто бесит. Просто бесит! Потому что ну нельзя так вести себя – безобразно глупо и безобразно подло.
Ну, скажите, на сегодняшний день, неужели у москвичей нет других проблем, чем заниматься проблемами: перенести памятник или оставить на месте? В этот момент уводится от самых насущных проблем вообще: проблем дороги, торфяных болот, которые следующим летом могут опять закоптить весь город. Вот об этом надо говорить ,а не о том, что… Скажите на милость, какие суперэстеты стали москвичи! Ленин им не мешает, Дзержинский им не мешает, не мешают все эти истуканы, которые стояли и продолжают многие стоять, а вот церетелевская скульптура – ну просто мозоль на одном месте! Это просто смешно и глупо.
А что касается ухода Лужкова, вернее, его изгнания, это тоже опять же, так сказать, вообще. Облажались перед Западом, показали, насколько мы демократичны, и разъяснили, почему, так сказать, вообще чиновники мелкого разлива занимаются исступленным воровством. Да очень просто! Потому что сегодня, когда чиновник садится на какое-то место, занимает пост губернатора или мэра, он начинает лихорадочно воровать. Лихорадочно! Потому что если такие громадные фигуры, которые столько сделали замечательного для Москвы, для москвичей, которые фактически вписали колоссальнейшую страницу в историю послеперестроечного периода, как Лужков, просто так берутся, из кресла вынимаются, офуриваются и выбрасываются. Так что же человек поменьше, который не сделал столько доброго, сколько Лужков, а просто попал? Его сегодня звонком могут взять и выбросить. И поэтому он лихорадочно гребет под себя, гребет, гребет, гребет. Потому что люди понимают: они фактически никто. Вот попал на это место, пробился – значит, используй до предела свои возможности. Не поймали – молодец. Ну, посадили – сегодня можно откупиться, если много денег нагреб.
Эта ситуация безобразна. Беспрерывно все бьют себя в Кремле в грудь, кричат о том, что пора заняться, истреблять коррупцию. А народ уже просто хохочет, потому что понимает, что это уже идет какая-то трагикомедия.
Корр.: Ваш прогноз. Что сейчас будет в Москве в связи с избранием нового мэра? Начнется ли ситуация , когда новый ставленник будет грести под себя, а потом только думать о Москве? Или это все-таки будет как-то адекватно?
МШ: Вы знаете что... Я не завидую тому человеку, который сейчас займет кресло Лужкова. Во-первых, потому что надвигается зима. Лужков – это уникальный хозяйственник. Человек, который мало того, что был крупной фигурой в Москве, он еще был обыкновенным, так сказать, рабочим, очень преданным своему делу. Я знаю прекрасно, потому что сколько раз, когда нужно было с ним встретиться, мы всегда знали, что в субботу Лужкова можно поймать где-то на стройке, где он в своей знаменитой кепке, которая уже покрыта пылью, ползает, ругается, чего-то проверяет – трубы и прочее. То есть, вы понимаете, он знал Москву и знал ее подноготную физиологическую: какие трубы в плохом состоянии, что происходит с канализациями, с унитазами, с тем, с другим и третьим.
И внедриться в такую сложную ситуацию, в которую сегодня попала Москва, человеку неподготовленному, не понимающему, что к чему... Во-первых, нужно создать новую команду, а во-вторых, самому во все это вникнуть. И вот вы увидите, какие шишки в ближайшее время посыплются вот на этого нового мэра, и сколько народу будет говорить: «Да, вот при Лужкове было совершенно по-другому!»
Я помню, например, как мы приехали с моей супругой из Америки в первый раз после изгнания в 1989 году. Вы знаете, я первые три дня не мог понять, что со мной происходит, потому что я думал, что у меня что-то с глазами. У меня не очень сильное зрение, как у многих художников, из-за перенагрузок. Но я что-то все время протирал очки и не мог понять, не то я затуманенно что-то вижу, не то у меня миопия развивается. А потом вдруг я понял, что я из цветного мира, из американского мира, который наполнен плакатами удивительными, освещением – я уж не говорю о Токио, где приходилось бывать, – мы попали в черно-белое кино. Из цветного кино вдруг раз – сели на самолет и очутились в черно-белом. Грязный город, закопченный, серый, вечером безобразно освещенный, люди – серые лица, тусклые взгляды, черные пальто. Все одеты в какой-то черно-сер